Дипломная работа на тему: Преодоление абсурдности бытия в художественном мире Чехова

Введение

""Знаете, сколько лет меня будут читать, - спросил однажды Чехов у П.А. Бунина, - и сам же ответил:

- семь лет.

- Что вы!

- Ну, семь с четвертью"".

(Из воспоминаний П.А. Бунина).

Шестов утверждал, что подробной биографии Чехова нет и быть не может: в биографиях нам сообщают все, кроме того, что нам хотелось бы знать, и если хочешь узнать, то надо положиться на чеховские произведения и на свою догадку. ""Своя"" догадка может сослужить неоднозначную службу, в этом-то ее ценность, в этом-то ее уязвимость.

Современный этап в изучении Чехова может быть описан с помощью парадокса: Чехов кажется изученным почти полностью (исследования 1970-х гг. В. Лакшина, З. Паперного, Э. Полоцкой, А. Чудакова, Е. Сахаровой, В. Катаева, М. Мурьянова, Л. Долотовой, Б. Зингермана, В. Седегова и др.). Но именно тогда, когда ""все сказано и добавить больше нечего", ", иллюзия ""изученности" " Чехова рушится. Казалось бы, давно изученные тексты Чехова начинают выстраиваться вдруг в новые парадигмы и обнаруживают новые возможности прочтения.

Чехов становится не непонятным, а вполне пустым, своего рода матрицей, куда каждый подставляет, что хочет. Для человека Востока близок Чехов, наблюдающий вечность (японцы, например, усматривают в этом нечто, похожее на медитацию). Символика чеховских произведений (особенно драматических) вообще выводит его творения из национальных рамок на общечеловеческий уровень, на уровень мировой культуры. Как ни удивительно (ирония ли судьбы?), но центральный символ пьесы - ""Вишневый сад"" - оказался столь близким и понятным носителям японской культуры. ""Я думаю, - пишет Икэда, - это чистое и невинное прошлое, символически запечатленное в белоснежных лепестках вишни, и одновременно это символ смерти."".

Горная вишня

в лучах утреннего солнца

благоухает.

Матоори Норинага. XVIII в.

Асахи Суэсико, автор книги ""Мой Чехов"" еще в 17 лет написал:

Ноябрьская ночь.

Антона Чехова читаю.

От изумления

немею. [1]

Чехов становится не непонятным, а вполне пустым, своего рода матрицей, куда каждый подставляет, что хочет. Может быть отсюда - популярность Чехова на Западе, восприятие его как писателя, которого и понимать не нужно, достаточно чувствовать, ибо вся соль тут в сочетании ностальгических испарений с легкой дымкой абсурдности и многозначительностью мечтаний. Западный человек воспринимает Чехова как нигилистическое отрицание всего: повседневности, личности, судьбы. В этом для него и заключается это необъяснимое, неуловимое, но такое притягательное, манящее понятие как ""русскость", ", ""русская душа", ", которую и потемками-то и не назовешь (потемки - антиномия свету, а феномен русской души - понятие онтологически необъяснимое).

XX век по праву можно назвать веком абсурда, веком так называемого ""экзистенциального вакуума"" (по В. Франклу), когда огромное число людей ощущают бессмысленность той жизни, которую им приходится вести, невозможность найти в ней позитивный смысл из-за разрушения старых ценностей и традиций, дискредитации ""новых"" и отсутствия культуры мировоззренческой рефлексии, позволяющей прийти к уникальному смыслу своим, неповторимым путем.

Думается, что причина ""популярности"" писателя для человечества, стоящего на пороге третьего тысячелетия, состоит в необычайной созвучности тех вопросов, которые решают герои его произведений, нынешнему положению человека. Чувство безысходности, одиночества, непонимания себя и других, разочарования и равнодушия, ощущения своей зависимости и слабости, внутренней дисгармонии тревожит героев Чехова. Попытки найти себя, возродиться, ответить на главный свой вопрос - вопрос о значимости собственной личности, жизни, судьбы для себя самого, для других, для Бога… Попытки найти свое счастье и поиски путей одоления горя, страстное желание быть нужным, полезным и трудность в обретении той сферы деятельности, которая дала бы возможность человеку самореализоваться - вот часть тех жизненных проблем, которые приковывают внимание читателя, так как сильно напоминают его собственное внутреннее ощущение себя наедине со временем, наедине с собой.

Одна из самых важных тем, тема, имеющая большую историю в литературе, это тема любви, тема взаимоотношений мужчины и женщины.

Любовь - слишком сложное, неоднородное, многоликое явление, чувство, феномен человеческой души. Тема любви - тема вечная. Каждая эпоха, каждый человек вырабатывает свою концепциконцепцию ю

любви, свое понимание этого чувства. В мифе и древнейших системах философии любовь понималась как ""эрос"", космическая сила, подобная силе тяготения. Для греческой мысли характерно учение о Любви как строящей, сплачивающей энергии мироздания (орфики, Эмпедокл). Аристотель видит в движении небесных сфер проявление некоей вселенской любви к духовному принципу движения.

Другая линия античной философии любви начинается с Платона, истолковавшего в диалоге ""Пир"" чувственную влюбленность и эстетический восторг перед прекрасным телом как низшие ступени лестницы духовного восхождения, ведущей к идеальной любви, предмет которой - абсолютное благо и абсолютная красота.

В эпоху Великой французской революции любовь была понята как порыв, разрушающий рамки сословных преград и социальных условностей. Представители немецкого классического идеализма (Фихте, Шеллинг, Гегель) толковали любовь как метафизический принцип единства, снимающий полагаемую рассудком расколотость на субъект и объект.

На рубеже XIX - XX вв. Фрейд предпринял систематическое перевертывание платоновской доктрины любви. Если для Платона одухотворение ""эроса"" означало приход к его собственной сущности и цели, то для Фрейда это лишь обман, подлежащее развенчанию переряживание ""подавляемого"" полового влечения (""либидо"").

Представители религиозного экзистенциализма (Бубер, Марсель) говорят о любви как о спонтанном прорыве из мира ""ОНО"" в мир ""ТЫ"", от безличного ""ИМЕТЬ"" к личностному ""БЫТЬ"" [(Философский словарь / Под ред. И.Т. Фролова. - 6-е изд., перераб. и доп. - М.: Политиздат, 1991. - 560 с.2)].

Как видим, интерес к теме любви был велик в любую эпоху. Особенно обостряется он во времена кризисов, когда чувство незащищенности, уязвимости, никчемности собственного ""Я "" является доминирующим для большинства людей. У Чехова свое понимание и свое отношение к этому вопросу. В записной книжке он писал: ""Любовь - это или остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь"" [3].

Целью нашей работы является осмысление категории любви в художественном мире Чехова; описание и анализ ""разновидностей"" переживания этого чувства героями произведений Чехова; формулирование концепции любви как смысла жизни, как формулы счастья, как цели земного существования и т.п.

Для реализации этой цели в работе поставлены следующие задачи: проанализировать произведения писателя, в которых решается тема любви; дать возможную интерпретацию им, учитывая биографические сведения из жизни А.П. Чехова; очертить круг специфических особенностей категории любви в художественной концепции Чехова; обнаружить и описать влияние таких категорий как ""время человеческого бытия"" и ""абсурдистская внутренняя позиция героя"" на характер переживания любви.

Оглавление

- Введение 3

- Абсурдность бытия в художественном мире Чехова

- Чехов и культура абсурда

- Тема власти вещей над человеком

- Тема смерти

- Мотив наказания человека временем

- Любовь в художественной концепции Чехова

- Любовь как способ манипулирования человеком

- Любовь беспомощных и милых людей, упускающих свое счастье

- Любовь как нереализовавшаяся возможность счастья героев. Иллюзорность и фантомность любви

- Метаморфозы ущербной любви в мире пошлых и ограниченных людей

- Заключение 63

- Примечания

- Литература 70

Заключение

Только кончая задуманное сочинение, мы уясняем себе, с чего нам следовало его начать.

Б. Паскаль

В данной работе мы попытались рассмотреть творчество А.П. Чехова с непривычной и малоизученной точки зрения - с позиции поэтики абсурда. Вторая задача, поставленная в работе, представляет собой попытку осмысления категории любви в художественной концепции писателя. Две, на первый взгляд, очень разные и далекие друг от друга темы оказываются при более внимательном рассмотрении непосредственно взаимосвязанными, более того, одна из них обусловливает наличие другой (то есть они находятся в своеобразных причинно-следственных отношениях).

Внутренняя неустроенность героя произведений Чехова, крайняя зависимость его от обстоятельств внешнего мира, противостоять которым он не в силах, неверие в себя, замкнутость, отчужденность от других, одиночество, скука - то есть те "признаки", которые рисуют нам психологический портрет человека, потерявшегося в чужом, непонятном, бессмысленном мире, объясняют пессимистический взгляд Чехова на разрешение темы любви.

Человек в неразумном и несовершенном мире, страдающий от отсутствия гармонии, веры в красоту и добро, не выдерживает испытания любовью. Он бежит от нее, от других, от самого себя, и это бегство загоняет его в еще более одинокий угол. В чем можно найти выход из этого почти тупикового положения? В. Франкл видит три "способа" сделать жизнь достойной называться Жизнью: 1) то, что мы даем миру (творческая работа); 2) то, что мы берем от мира (в смысле переживания ценностей); 3) позиция, которую мы занимаем по отношению к судьбе. Причем ценности отношения наиболее важны. К ним человеку приходится прибегать, когда он оказывается во власти обстоятельств, которые он не в состоянии изменить. При любых обстоятельствах человек свободен занять осмысленную позицию по отношению к ним. Как только мы добавляем ценности отношения к перечню возможных категорий ценностей, пишет Франкл, становится очевидным, что человеческое существование никогда не может оказаться бессмысленным по своей внутренней сути.

В поисках гармонии человеку помогает совесть. Это, по Франклу, смысловой орган, интуитивная способность находить единственный смысл, кроющийся в каждой ситуации, оценивать ее с точки зрения личностной значимости [51].

То есть доверие себе, своему внутреннему "я" - первый и главный шаг на пути к выходу из тупика.

Вера в себя для героев Чехова может быть обретена через веру в Бога. Чехов писал: "Человек или должен быть верующим или ищущим веры, иначе он пустой человек". (XVIII, 215). И еще: "Без веры человек жить не может". (Х, 463).

С.Н. Булгаков убежден, что "загадка о человеке в чеховской постановке может получить или религиозное разрешение или … никакого. В первом случае она прямо приводит к самому центральному догмату христианской религии, во втором к самому ужасающему и безнадежному пессимизму, оставляющему далеко позади разочарование Байрона" . (Булгаков С.Н. Чехов как мыслитель. Публичная лекция. - Киев, 1905)[52].

Несмотря на пессимизм и безнадежность чеховских произведений можно заметить уверенность автора в том, что всякая живая душа, всякое человеческое существо представляет самостоятельную, незаменимую, абсолютную ценность, которая не может и не должна рассматриваться исключительно как средство, но которая имеет право на милость, на человеческое внимание.

Будучи человеком тонкой, ранимой души А.П. Чехов очень мало распространялся по поводу такого глубоко личного вопроса как вера, отношение к религии. Лишь в своем творчестве намеками, полутонами, стараясь "не давить" на читателя, отражает он свои чувства.

Душевный покой Липы ("В овраге"), несмотря на перенесенные потрясения жизни, подвижничество Архиерея ("Архиерей") и его смерть с блаженной улыбкой на лице, порыв любви и сострадания, объединивший женщин и студента ("Студент") во время рассказа о евангельском событии - это как раз то, к чему не могут прийти страдающие, рефлексирующие герои Чехова, да и он сам.

"Бог, вера, молитва, чистота сердца для Чехова неразрывно связаны только с детством или с детским состоянием души. Уходит детство - и все это исчезает под грубым воздействием жизненной обыденщины." (Курдюмов, С. 27)[53]. Однако "детскость" в русской душе остается. "Этой душе присущ идеализм в высшей степени. Пусть западник не верит в чудо, сверхъестественное, но он не должен дерзать разрушать веру в русской душе, так как это идеализм, которому … предопределено спасти Европу." (Х, 450).

Мы считаем возможным сделать вывод, что Чехов искал выход и не исключал возможность такого выхода в обращении к Богу. Именно религиозное сознание давало возможность единения, создавало образ "общей идеи", делало жизнь осмысленной. Не абсолютизируя этого пути, приведем в заключение слова самого писателя: "Между "есть бог" и "нет бога" лежит целое громадное поле, которое проходит с большим трудом истинный мудрец. Русский же человек знает какую-нибудь одну из двух этих крайностей, середина же между ними ему неинтересна, и он обыкновенно не знает ничего или очень мало" (Х, 461), в то время как "нужно веровать в бога, а если веры нет, то не занимать ее место шумихой, а искать, искать, искать одиноко, один на один со своей совестью…". (XII, 423).

Список литературы

1. Чехов А.П. Собр. соч.: В 12 т. - М.: Правда, 1985

3. Абдуллаева З. Вещь в мире Чехова // Декоративное искусство СССР. - 1985. - №4. - С. 194 - 201

4. Абдуллаева З. Жизнь жанра в пьесах Чехова // Вопросы литературы. - 1987. - №4. - С. 155 - 174

5. Белик А.П. О своеобразии нравственно-эстетической позиции А.П. Чехова // Вопросы философии. - 1981. - №12. - С. 127 - 137

6. Бердников Г.П. Чехов. - М.: Мол. гвардия, 1974. - 512 с.

7. Бердников Г.П. Чехов в современном мире // Вопросы литературы. - 1980. - №1. - С. 65 - 97

8. Бродская Г. Другая жизнь Шарлотты Ивановны: Чехов // Литературная газета. - 1996. - №8. - С. 6

9. Булгаков С.Н. Чехов как мыслитель. Публичная лекция. - Киев, 1905.

10. Высторобец А. Портрет писателя на фоне сада // Рос. газета. - 1995. 22 фев. - С. 16

11. Головачева А.Г. "Звук лопнувшей струны". Непрочитанные страницы истории "Вишневого сада" // Литература в школе. - 1997. - №2. - С. 34 - 45

12. Горенштейн Ф. Мой Чехов осени и зимы 1968 г. // Книжное обозрение. - 1989. - 20 окт. (№42)

13. Горький М. А.П. Чехов // Горький М. Литературные портреты. М.: Мол. гвардия, 1983. - 223 с.

14. Громов М.П. Чехов. - М.: Мол. гвардия, 1993. - 394 с.

15. Громова М.И. Чеховские традиции в театре А. Вампилова // Литература в школе. - 1997. - №2. - С. 46 - 53

16. Гофф И. Двух голосов перекличка: О взаимоотношениях Чехова и Авиловой // Новый мир. - 1981. - №12. - С. 165 - 173

17. Дерман А. Творческий портрет Чехова. - М.: Мир, 1929

18. Джексон Р.Л. "Человек живет для ушедших и грядущих": О рассказе А.П. Чехова "Студент" // Вопросы литературы. - 1991. - №8. - С. 125 - 130

19. Добин Е.С. Искусство детали. - Л.: Сов. писатель, 1975. - 192 с.

20. Друцэ И. Улыбающийся Чехов // Вопросы литературы. - 1971. - №2. - С. 132 - 145

21. Елизарова М.Е. Творчество Чехова и вопросы реализма конца XIX в. - М.: Гослитиздат, 1958. - 199 с.

22. Еремин П. "Скрипка Ротшильда" А.П. Чехова - связь с традициями русской классики // Вопросы литературы. - 1991. - №4. - С. 93 - 123

23. Зайцев Б.К. Чехов. Литературная биография. - Нью-Йорк, 1954

24. Замятин Е.И. Лица // Замятин Е.И. Избранные произведения: В 2-х т. Т. 2. - М.: Терра, 1990. - 480 с.

25. Затонский Д. Вклад Чехова // Иностранная литература. - 1980. - №5. - С. 173 - 181

26. Звонникова Л. Скверная болезнь // Вопросы литературы. - 1985. - №3. - С. 160 - 182

27. Зингерман Б. К проблеме ритуала в пьесах Чехова "Дядя Ваня" и "Три сестры" // Театр. - 1993. - №11. - С. 66 - 77

28. Зиновьев А.А. Мой Чехов // Звезда. - 1992. - №8. - С. 31 - 65

29. Карпова В. Если мы теперь не вместе // Гудок. - 1993 27 окт.

30. Катаев В.Б. "Душечка": осмеяние или любование? // Русская словесность. - 1997. - №6. - С. 20 - 24

31. Катаев В.Б. Старцев и Ионыч // Русская словесность. - 1998. - №1. - С. 11 - 15

32. Катаев В.Б. Чехов и мифология нового времени // Науч. докл. высш. школы. Филол. науки. - 1976. - №5. - С. 71 - 77

33. Кинкулькина Н. "Божественная" Лика // Нева. - 1996. - №3. - С. 224 - 227

34. Курдюмов М. Сердце смятенное // Литературное обозрение. - 1994. - № 11/12. - С. 18 - 29

35. Лакшин В. "Почтовая проза" Чехова // Октябрь. - 1986. - №1. - С. 190 - 195

36. Линков В.Я. Художественный мир прозы А. Чехова. - М.: Изд.-во МГУ, 1982. - 128 с.

37. Мережковский Д. Брат Человеческий // Дон. - 1988. - №9. - С. 157 - 164

38. Моруа А. Искусство Чехова // Моруа А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 6. - М.: Пресса, 1992. - 320 с.

39. Мурзак И. Женщины у Чехова // Литературная газета. - 1996. - №38. - С. 14 - 15

40. Мурзина М.А. Камертон: Субъективные заметки о Чехове // Человек. - 1992. - №4. - С. 125 - 136

41. Набоков В. Лекции по русской литературе. - М.: Независимая газета, 1996. - 440 с.

42. Невзглядова Е. С женщин у него иной спрос… // Аврора - 1985. - №1. - С. 125 - 136

43. Паперный З.С. Записные книжки Чехова. - М.: Сов. писатель, 1976. - 391 с.

44. Парамонов Б. Провозвестник Чехов // Звезда. - 1993. - №11. - С. 182 - 187

45. Полоцкая Э.А. А.П. Чехов: Движение художественной мысли. - М.: Сов. писатель, 1977. - 340 с.

46. Рехо К. Наш современник Чехов: Обзор работ японских литературоведов // Литературное обозрение. - 1983. - №10. - С. 20 - 28

47. Рынкевич В. Беспокойная муза Чехова: Л.С. Мизинова в жизни и творчестве Чехова // Вопросы литературы. - 1993. - Вып. 6. - С. 138 - 152

48. Рябкова М. Не рисуйте усы Джоконде // Столица. - 1993. - №32. - С. 57

49. Стрельцова Е. Вера и безверие. Поздний Чехов // Театр. - 1993. - №3. - С. 28 - 33

50. Суконик А. О Чехове, Ляле-комсомолочке и вообще об оборотности судьбы-злодейки // Литературное обозрение. - 1990. - №9. - С. 44 - 53

51. Сухих И.Н. Будущее у Чехова // Нева. - 1996. - №2. - С. 195 - 199

52. Сухих И.Н. Проблемы поэтики А.П. Чехова. - Л.: Изд.-во ЛГУ, 1987. - 180 с.

53. Толстая Е. Поэтика раздражения. - М.: Радикс, 1994. - 400 с.

54. Фидель. Новая книга о Чехове (Ложь в его творчестве). - Пг., 1909. - 89 с.

55. Хамдами Ахмед Али Ахмед. Искусство общения: Чехов в арабской культуре // Литературное обозрение. - 1987. - №5. - С. 103 - 104

56. Чехов в зарубежном литературоведении // Вопросы литературы, 1985. - №2. - С. 210 - 241

57. Чеховиана: Статьи, публикации, эссе. - М.: Наука, 1990. - 278 с.

58. Чеховиана: Чехов в культуре ХХ века: Статьи, публикации, эссе. - М.: Наука, 1993. - 287 с.

59. Чудаков А. "Неприличные слова" и облик классика: О купюрах в изданиях писем Чехова // Литературное обозрение. - 1991. - №11. - С. 54 - 56

60. Чудаков А. Поэтика Чехова. - М.: Наука, 1971. - 290 с.

61. Чуковский К.И. О Чехове. Человек и мастер. - М.: Худож. лит., 1967. - 206 с.

62. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности: Опыт адогматического мышления. - Л.: Изд.-во Ленингр. универ., 1991. - 216 с.

63. Шестов Л. Творчество из ничего // Вырезка из сб-ка: Лев Шестов. Начала и концы. - Пг., 1909

64. Шишков П.А. "Никогда не женитесь…" // Родина. - 1995. - №2. - С. 20 - 22

65. Шкловский В.Б. Заметки о прозе русских классиков. - М.: Сов. писатель, 1953. - 460 с.

67. Для человека Востока близок Чехов, наблюдающий вечность (японцы, например, усматривают в этом нечто, похожее на медитацию). Символика чеховских произведений (особенно драматических) вообще выводит его творения из национальных рамок на общечеловеческий уровень, на уровень мировой культуры. Как ни удивительно (ирония ли судьбы?), но центральный символ пьесы - "Вишневый сад" - оказался столь близким и понятным носителям японской культуры. "Я думаю, - пишет Икэда, - это чистое и невинное прошлое, символически запечатленное в белоснежных лепестках вишни, и одновременно это символ смерти."

69. Горная вишня

70. в лучах утреннего солнца

71. благоухает.

72. Матоори Норинага. XVIII в.

74. Асахи Суэсико, автор книги "Мой Чехов" еще в 17 лет написал:

76. Ноябрьская ночь.

77. Антона Чехова читаю.

78. От изумления

79. немею.