Дипломная работа на тему: Терроризм к определению социально-философской природы понятия

Введение

Терроризм как социально-философский феномен имеет смысл исследовать в единстве его идеологии и практики, в тождестве сущности и в формах ее реализации, как они себя обнаруживают в социальных практиках современности. Характеризующими признаками практики терроризма являются насилие, угроза/устрашение, репрезентативность, демонстративность.

Несмотря на внимание со стороны исследователей именно к практике терроризма, сам феномен, проявляющий себя в актах насилия, не дает оснований для раскрытия его сущности, кроме понимания абсурдности происходящего, сложности определения цели и субъекта деструктивного воздействия, который внешне может оцениваться как иррационалистическое начало. Идеология терроризма, в которой сокрыт его смысл, идея и цель, с необходимостью прослеживается в субъектном контексте и в этом смысле создает основу онтологии терроризма.

Возникает вопрос о выборе идеологем терроризма, на основе которых можно классифицировать его формы проявления. Несмотря на достаточно большое разнообразие подходов к этому вопросу, можно лишь констатировать высокую степень эклектичности иерархических систем. Е.А. Степанова выделяет следующие комбинации идеологий: а) синтез правого экстремизма и религиозного фундаментализма; б) смесь радикального национализма и левого экстремизма и в) религиозный экстремизм в сочетании с радикальным национализмом (в частности, в мотивационно-идеологических установках палестинских группировок ХАМАС и "Исламский джихад", а также исламизированных националистических группировок повстанческого движения в Ираке после 2003 г.) или с этническим сепаратизмом (например, у сикхских, кашмирских и чеченских сепаратистов)65.

По словам К.Гирца, идеология "суть карты отражения проблематичной социальной реальности и матрицы, по которым создается коллективное сознание"66. На мой взгляд, обращение к анализу идеологий расизма, национализма и анализ социально-философских основ возникновения этно-социальных конфликтов дают достаточно полное представление о сущности идеологических концептов, формирующих онтологические основания терроризма. Вопрос не ставится об исчерпаемости и полноте анализа феноменологического ряда, важным представляется проследить процесс осуществления феномена с момента его возникновения до момента осуществления, особенно важным представляется механизм возникновения основания для практики терроризма и выбор целевых ориентиров (если таковые есть).

Анализ идеологических оснований терроризма с этой позиции должен раскрыть позиционирование субъекта террора в отношении к миру, его способ взаимодействия с ним. Каким образом осуществляется попытка диктовать миру собственные условия, как реализуется в рамках идеологического концепта выбор стратегии и тактики терроризма, какова степень осознанности действия и результатов акта насилия, который для мира остается иррациональным и непостижимым.

Идеология - всегда определенным образом сконструированная апологетика, имеющая собственные моральные основания и нравственные индикаторы. В какой степени в основе определенных актов лежит именно идеология, а не способ маскировки подлинных мотивов проявления иррациональной жестокости в формах осуществления социального насилия возникает при обращении к принципам отдельной идеологии, чаще выступающей как вуаль определенных политических интересов, экономической выгоды.

Современный терроризм, который логически ограничен моментом самого масштабного акта насилия в 2001 году и совпал с началом нового века, стал отправной точкой для идеологии "коллективного наказания", когда ответственность перекладывается на "третьих" лиц: гражданских, некомбатантов. Согласно теории "категорического терроризма (Дж. Гудвин) ответственность возлагается на электорат, избравший "виновное" с точки зрения террористов, правительство.

Политическое насилие как форма системного насилия менее всего поддается для статистической и фактологической оценки этого явления. Именно поэтому важна оценка социального насилия как социального феномена в его тотальной природе. Важно заметить, что политическое насилие как предметная область менее всего представлено в теоретических исследованиях соотечественников. Для анализа детерминант политического насилия значительный вклад дают исследования на С.И. Кузиной, которые послужили отправным ориентиром при оценке феномена социального насилия в настоящем исследовании. В частности автор дает определение политического насилия через институализацию определенной разновидности общественных отношений, "в ходе которого одни индивиды или группы людей с помощью различных средств внешнего принуждения и манипулирования подчиняют себе сознание, волю, способности, производительные силы, собственность и свободу других в целях овладения властью, ее удержания и функционирования" 67.В широком понимании термина институализация - это "…процесс создания и закрепления в обществе новых норм и правил, системы ролей и отношений, связанный с формированием нового социального института"68. Процесс институализация любого общественного явления сопряжен с включением в его состав ценностные компоненты - традиции предпочтения, желания, этические принципы. Для института политической власти таким моментом будет идеология, как система ценностного оправдания и обоснования действий субъектов власти.

Если применить приведенное выше определение политического насилия в формах институализации по отношению к специфике субъектного насилия, то достаточно убрать из цитаты понимание общественного отношения как способа институализации, чтобы понять, что сущность определения сохраняется неизменной. Атрибутом насилия выступает подавление воли объекта в интересах субъекта насилия. Инструментом - степень властного влияния. Однако если субъективное насилие достаточно хорошо идентифицируется нормами права (уголовного, административного, семейного и пр.), то на уровне политического насилия выявить границу отчуждающую осуществление властных прав "во имя блага" от той сферы, которая превращается в угрозу свободе волеизъявления субъектов - весьма проблематичное мероприятие.

Следует отметить целевую направленность системного насилия по отчуждению атрибутов свободного волеизьявления граждан - это овладение властью, ее удержание и функционирование. Целесообразным в этом контексте является определение базового понятия "власть". За основу определения возьмем концептуальных подход к термину В.Г. Ледяева69. Исследователь говорит о сложном составе содержания понятия, лучше всего он определяется совокупностью значений: влияние; право распоряжения; могущество, господство; право государственного управления.

Возможно ли дистанцировать сферу свободы/несвободы, силы/насилия в системе политических общественных отношений; будет ли такое условное отграничение вертикальным или горизонтальным; насилие в виде предписаний представителям на местах, системой тендерных закупок, распорядительными нормативами по указанию стандартов правильного "поведения" граждан. Возможна ли такая попытка в принципе и насколько она оправдана? Такие вопросы естественно возникают, поскольку для полноты информации потребуется фундаментальное исследование политических практик и дикскурсов (официальных и административных, которые артикулируются шёпотом и защищены от простых смертных графами секретности). Это должен быть археологический поиск в духе Фуко и реставрация событий, хотя бы в рамках современной эпистемы власти/знания.

Возвращаясь на почву отечественной рациональности, следует отметить особую роль отношений государственной власти как системы подавления, принуждения и протестных акций со стороны народа на государственные формы давления: "Традиции политического насилия в российском обществе складывались на государственном уровне в рационально-концептуальной форме и в виде народного протеста, реакции населения на крайний гнет в условиях деградации государственных институтов"70.

По мнению С.И. Кузиной, российская культура самоидентификации себя в качестве гражданского общества недостаточно проявляет себя, характеризуется протестным отношением к нововведениям на уровне государства, наличием социального иждивенчества. Вспомним "Бегство от свободы" Эриха Фромма. Большинство людей предпочитают "свободу" от обязанностей, как форму подчинения. Отсутствие должного уровня гражданской свободы порождает и свойственный для российской практики феномен - бегство "под" сильное управление, выбор "своего" монарха", сильной руки и готовность воспринимать властную несвободу как условие для самоосуществления. Вполне возможно, что феномены свободолюбия в виде протестного творчества, социальная философская мысль и служат следствием национального своеобразия ментальности в России?

Политическое насилие как особая форма социальной практики формировалась в России длительный период, получая легитимную видимость в рационализации необходимости для сохранения федеральной целостности государственного устройства и обеспечения прав большинства.

Насилие выступает сферой проявления государственной власти, однако не исчерпывается ей. Другая область реализации власти в государственном масштабе - обеспечение сферы свободы личности. Это легитимная сторона власти, которая выступает, как форма социального блага и закреплена общественным правом, в форме законодательства. С другой стороны право - сфера официальной дискурсивной практики. Именно правовые нормы выступают детерминантами свободы личности в рамках государственности. На уровне номинального права и реального, в той мере, когда они совпадают. Нарушение этих норм становится, одновременно, детерминантной насилия.

В рамках властного отношения должен быть достигнут общественный консенсус, при котором исключается дисбаланс между двумя акторами государственного устройства - субъектом власти и объектом властного воздействия.

Проблемы институализации насилия, политическое насилие сопряжено с включением в механизм его действия ценностных норм граждан. Выступая как убеждение (идеология), принуждение и стимулирования (общественный порядок, поощрения) политическое насилие приобретает качество легитимности. Оно проявляется в легализации форм контроля и управления в дискурсивной практике института власти. "Управление", "менеджмент", "справедливое принуждение": внедряются как эквиваленты социального патронажа со стороны властных структур. Символический инструментарий властного воздействия придает новый смысл пропаганды справедливого, "народного" государства. Для своего сохранения и успешного функционирования государственная власть применяет не только социально-физическое (открытое) насилие, но и символическое, навязывая населению свои ценности и нормы, свою идеологию, манипулируя массовым сознанием, формируя его желания, вкусы, потребности, модели жизненного поведения. Символическое насилие обладает высокой степенью латентности - ввиду неприятия обществом открытого насилия.

В этом качестве насилие со стороны власти становится инструментом для наведения общественного порядка. На каких интересах базируются властные отношения и что выступает критерием легитимности принимаемых государственной властью решений по отношению к объекту правления - вопрос риторический. Прежде всего, это экономические отношения. "Любая власть лишена оснований, если она отрывается от экономических интересов, не обусловлена социально-экономическими реальностями. Государство использует инструмент насилия, чтобы борьбу социальных групп за свои экономические интересы сдерживать в рамках государственного порядка и закона. Вмешательство государства в экономику во время мирового финансового кризиса 2008 года показало, что за теми или иными решениями политиков от экономики стоят интересы определенных социальных групп"71.

Если власть детерминирует стратегию возникновения насилия, как нарушение прав части общества за счет смещения интересов в пользу экономических интересов меньшинства, то право выступает тактической мерой обеспечения насилия в государственных масштабах. Это своеобразный дискурс власти, при котором законотворец (субъект власти) закрепляет неравенство в нормах правопорядка, наделяя насилие видимостью легальности.

Это достаточно "размытый" во времени и в структуре власти дискурс, который на поверхности выглядит как легализация насилия. Более того, это не всегда правовой дискурс. Насилие может дисперсироваться на разных уровнях в форме умолчания, что делает институт насилия еще более невидимым для идентификации. Известно, что именно игнорирование интересов национальных меньшинств, умолчание факта о возникающих потребностях самоидентификации служат источником терроризма - феномена 21 века, который обнаруживает свою трагичность в физической форме, как угроза человечеству.

Нельзя сравнивать эти факты по значимости и масштабности. Проблема состоит в другом - невозможности идентифицировать насилие как системную угрозу. "Глобализация мира влечет за собой глобализацию терроризма, ставящего перед собой задачи "очищения мира" от западных цивилизационных ценностей через уничтожение носителей этих ценностей".72

Политическое насилие в срезе геополитики так же, как и в любой иной социально сфере существует в открытой латентной форме. Ряд исследователей отмечает прагматический подход со стороны государства в качестве оправдания открытого насилия в терминологии гуманитарной миссии. Идеологизация в мировом масштабе выступает угрозой не отдельному экономическому субъекту, а всему человечеству.

Постановка вопроса об истоках политического насилия находит ответ в исследованиях Фуко. В цикле свои археологий автор воспроизводит историю зарождения социальных явлений, на основе анализа практики. В частности, работа "Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы" М.Фуко на примере пеницитарной системе показывает зарождение института наказания. Следуя исследовательской логике Фуко социальные институты не источник господства, а конечный результат действия механизмов власти, осуществляющих себя на уровне микросистем. Наблюдение, надзор, наказание - пронизывают всю структуру социальных связей. Человек оказывается не субъектом, а телесностью, объектом социальных практик. Такой подход не дает шанса локализовать, причинно детерминировать истоки социального насилия. Однако методология исследователя позволяет иначе подойти к устоявшимся воззрениям. Она выступает инструментарием для препарирования социальных практик, способом раскрыть природу насилия в ее гносеологии, через категорию знания. В любом случае, проблема социального наблюдения, надзора, контроля как уничтожение воли объекта в рамках государства не озвучивалась в такой степени полноты.

Концепция "дисциплинарной власти" М. Фуко заключается в том, что правящая система через социальные институты (школа, армия, больница, тюрьма) формирует модель человека, создает "удобного" субъекта полиса. Реализация власти осуществляется эпистемологически, посредством специального дискурса: общеобязательных норм и знаний.

"Эпистема - не форма знания, и не тип рациональности, который проходит через различные науки, манифестирует обособленные единства субъекта, духа или эпохи; эпистема - это, скорее всего, совокупность всех связей, которые возможно раскрыть для каждой эпохи между науками, когда они анализируются на уровне дискурсивных закономерностей".73

Современное общество в своей эволюции достигло состояния, при котором государство выступает как способ организации социального порядка с помощью инструментария властного управления.

Исследователи феномена, говорят о трех факторах оправдания терроризма в рамках идеологии: во-первых, каузальный, как наличие причинно-следственной зависимости террористических актов; во-вторых, аксиологический, выражающий субъективное ценностное отношение к внешней реальности, и в-третьих, телеологический, обосновывающий террористическую деятельность74.

Важно установить, почему дискурс, апеллирующий к высшим ценностям: борьбе за свободу, отстаивании права на справедливость реализуется в такой изощренной форме наказания. Где таится логика его разворачивания во времени и пространстве, и в какой момент происходит отчуждение подлинных ценностей, составляющих дискурсивную практику террористов от общемировых человеческих ценностей.

Существенной чертой феномена терроризма как социально-политического явления можно назвать его тотальность, которая не ограничена "условными" границами традиционных подходов, которые берутся исследователями в качестве критериев классификации. Совершенно казалось бы устоявшееся дихотомия разделения явлений по их принадлежности к понятию легитимности в случае с терроризмом уже не может квалифицироваться в этих терминах. Терроризм по своей сущности "контрлегитимное насилие, направленное на разрушение правого поля"75.

Этот способ насилия парадоксальным образом имеет целью "легитимизации" субъекта насилия со стороны общества, выступающего жертвой акта террора. Формируется своего рода параллельное правосудие, в подобной "контрелегитимной логике действовали народовольцы и эсеры в России ХIХ - начала ХХ в., осуществляя "параллельное правосудие", и действуют большинство наиболее влиятельных международных террористических организаций типа "Хамас", ЭТА, ИРА"76.

Парадокс терроризма заключается в его самоотрицании. Добиваясь свободы своей воли субъект терроризма отрицает своими действиями право на свободу жертв насилия, и в этом акте теряют свою собственную свободу. Терроризм- форма насилия, вызванная системным насилием. Вопрос понимания ненасильственного пути развития, особенно в контексте социального опыта России с проблемой ее тоталитарной наследственности, приобретает особую актуальность в контексте экспансии мировой власти и процессах глобализации.

Исследование насилия в форме деструктивного феномена, которым является терроризм, дает шанс раскрыть его диалектическую суть и, вполне возможно, выявить основания для пацификации деструктивного начала. Причем, это возможно сделать не покидая феноменологического поля понятия. Помимо двух выше указанных методов исследования: изучения всеобщей природы феномена и феноменологии его в социальной практике, важно раскрыть еще один аспект - пограничную сущность явления. Будучи деструктивным началом, терроризм остается актуальным - он оголяет грани пограничного состояния общества, провоцируя поиск новых подходов формирования социальных практик.

Вполне возможно, что раскрытие природы феномена в новом ракурсе будет в основе своей базироваться не на требовании "искоренения", "негации", "запрета", "борьбы", а на позитивных способах решения социальных проблем, что и кроется в сущности термина "пацификация". М.К. Мамардашвили в своих выступлениях заострял внимание аудитории на парадоксе применения военной терминологии в борьбе с насилием, поэтому отнесемся со вниманием к его позиции, используя позитивный лексикон в характеристиках социального зла, в форме которого проявляет себя терроризм. В противном случае получается, что системное насилие на разных уровнях организации общества лишь порождает аналогичные формы социальной практики, удваивая и отражая деструктивные формы социальной действительности: не устраняя деструктивное начало, а продуцируя новые его формы в обществе, языке, культуре. Зло удваивается в способах ответа на насилие, как это прослеживается на уровне анализа дискурсивных практик террора в его онтологическом варианте: порожденный системным злом терроризм порождает зло в геометрической прогрессии.

Поскольку мы ограничимся в настоящей части лишь постановкой вектора исследования, то, исходя из широко известного постулата, что агрессия - это воля к жизни, разовьем его до утверждения, что насилие - это рациональная форма агрессивного поведения. Следует сделать вывод о том, что необходимо осознать волю к жизни в формах, порождающих позитивные трансформации в обществе.

Оглавление

- Терроризм к определению социально-философской природы понятия

- История становления концептуальной проблемы терроризма

- Системное насилие как социальная детерминанта терроризма

- Социально-политическая сущность терроризма

- Выводы по 1 главе

- Библиография 64

- Терроризм к определению социально-философской природы понятия 1.1 История становления концептуальной проблемы терроризма

- Терроризм как социальный феномен современности, ставит перед исследователем важные гносеологические различные вопросы. В своем исследовании я хотел бы остановиться на трех из них. Во-первых, какова природа этого феномена, во-вторых, какова его функция в жизни социума, в третьих как оценивать рассматриваемый феномен с этической позиции. Начну с последнего тезиса, как с самого провокационного. На первый взгляд, его этическая сущность бесспорна. Вопрос об оценке терроризма с этической точки зрения, как деструктивного феномена, не предполагает второго варианта его оценки. Однако в этом случае должна быть достигнута терминологическая определенность понятия, особенно учитывая позицию государства. На современном этапе государство идет по пути криминализации даже нейтральной оценки террористической деятельности. А в условиях отсутствия терминологической определенности понятия, оно может трактоваться чрезвычайно широко. Такое расширительное толкование, является фактором, значительно затрудняющим общественную дискуссию по рассматриваемому феномену, по факту таковой просто нет

- Классические системы философского знания, прежде чем дать этическую оценку кого-либо явления, традиционно ставили вопрос о раскрытии его сущности, феноменологии в логическом естестве природы. В этом случае, логика понятия сама приобретала определенную оценочную категорию в системе эмпирических наук, без необходимости ограничивать явление субъективно трактуемыми оценочными категориями

- Существующие определения терроризма весьма разнообразны, но все они сходятся на определении явления как негативного, нежелательного и подлежащего строжайшим наказаниям. Такой подход допустим с точки зрения законодателя, задача которого - максимально эффективно прекратить нежелательное явление. Но для исследования природы явления требуется иной подход. Природа любого явления целостна1думаю, здесь лучше оставить логику тотальности явления по феноменологии Гегеля, понятие целостна во-первых, не философское и здесь нарушена логика каковы основания суждения. В силу тотальности целостности явления оно с необходимостью должно содержать в себе и свое противоположное начало. Поэтому целесообразно поставить вопрос, чем является рассматриваемый феномен в своей природе тотальности целостности

- В таком подходе сама постановка проблемы формирует методологию исследования. Во-первых, почему и с какой необходимостью терроризм масштабируется и становится неореальностью, проявляясь фактически во всех значимых формах социального бытия. Во-вторых, каким образом и по каким причинам это явление, несмотря на однозначную оценку в качестве деструктивного феномена, терроризм институализируется, обретая новые формы виртуального, вербального, социально-политического, экономического бытия. И, самое важное в чем сила этого явления, почему, даже при международной координации усилий, терроризм не поддается однозначной дефиниции, сохраняет свою неопределенность и растворяется во множественных, не сводимых к первопричине определений

- Ни на уровне академического дискурса, ни в обыденном понимании не выработано общепринятого значения понятия. Несмотря на большое количество дефиниций в профессиональных сферах, общепринятое определение понятия отсутствует, и это факт, признанный мировой наукой. Так, по мнению одного из ведущих специалистов по изучению политического насилия и его крайнего проявления - терроризма, профессора Джорджтаунского университета В.З.Лакёра, общая теория а priori невозможна, потому что у этого феномена чересчур много различных причин и проявлений2

- Если обратимся к анализу исследования рядом авторов терроризма, исходя из его историко-философской определенности, то можно выделить этапы становления предыстории этого понятия. В частности, прослеживается следующая любопытная закономерность содержание феномена, трактуемого в реалиях современного общества преимущественно исходит из политической природы явления. Например, в определении В.В. Витюк, одного из первых исследователей понятия терроризм - это политическая тактика, связанная с использованием и выдвижением на первый план тех форм вооруженной борьбы, которые определяются как террористические акты3. Это определение лежит в основе большинства попыток раскрыть природу терроризма, и мы обязательно обратимся к социолингвистическому анализу термина, который дает реальное представление о способах интерпретации понятия в разных социальных исследовательских практиках. Вместе с тем, в данной работе я проведу эпистемологический и онтологический анализ рассматриваемого феномена

- В многочисленных попытках раскрыть сущностное содержание термина терроризм, необходимо выделить несколько аспектов. Прежде всего это непосредственно его этимологическое значение, один из маркеров социальной природы терроризма - страх лат. terreo, ui, itum, ere 1пугать, устрашать 2распугивать, прогонять, отгонять гнать, преследовать 3отпугивать, страхом удерживать, отклонять4

- Выражение qui terret, plus ipse timet кто внушает страх, тот еще больше боится достаточно точно отражает диалектическую сущность терроризма. Страх - непременный атрибут феномена абсолютного зла, с которым и отождествляется терроризм как обобщающее понятие и террор как единичные эмпирические факты его проявления. Страх - сильнейшая из врожденных человеческих эмоций, которая побуждает к управляемому поведению большинство людей, согласно трактату Сирена Кьеркегора5. Поведение человека в страхе было опредмечено во всех культурах. Страх обрел новые значения и смыслы, стал отправной базой для оценки и контроля поведения людей6. Как мощный регулятор человеческого поведения, он постепенно становится, с развитием общества и инструментом управления обществом. Выступая в форме фобии, страхи обретают свое собственное бытие в индивидуальном сознании человека. Философский и психологический смысл концептов страха и ужаса стали основой идеологических постулатов, отраженных в религиозных текстах. С.У. Дикаев приводит факты подтверждения древности терроризма, ссылаясь на позицию ученых, исследующих Библию Более двух с половиной тысяч лет назад на территории Египта в течение почти трех месяцев было последовательно осуществлено десять террористических акций, именуемых казни египетские Ветхий Завет, кн. Исход 512, в ходе которых были применены биологические, экологические, химические и другие средства массового поражения. Делалось это для устрашения фараона, державшего в рабстве еврейский этнос, но огромные жертвы понес народ Египта7. Осмысление главной детерминанты терроризма - страха - это отдельная область исследовательского интереса, которая объемлет фактически все известные философские школы и направления с периода античности. Эпикур и стоики Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий писали о преодолении страха природу страхов исследовали Р. Декарт и Т. Гоббс, раскрывая его социальную детерминированность и способы компенсации. Страх смерти, его экзистенциональная сущность во многом определили содержание феноменологий С. Кьеркегора, Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Ж.П. Сартра, А. Камю, считавших его главным модусом человеческого бытия. Антропологические и психологические основы ужаса исследованы X. Айзенком, П. С. Гуревич, 3. Фрейдом, Э. Фроммом, К. Хорни и др

- Если онтологические формы террора в процессе эволюции значительно трансформируются и масштабируются, постоянно видоизменяются, что и порождает немыслимое количество классификаций и способов интерпретации, то сама его сущность остается неизменной как любой феномен, относящийся к природе идеального нус, разум, рацио. Страх в этом контексте понимается не как психическое начало человека, а как его способность негативного мышления, ориентации рационального начала на самоуничтожение, это некоего рода мышление, уничтожающее всякие основы для него самого. И в этом смысле природа страха остается неизменной на протяжении существования рода человеческого. И это не парадокс, а факт, который показывает что основание терроризма находится не вне, а в самом способе рациональности, в формах его осуществления, в способах бытия. Чтобы понять насколько онтологическая природа страха сохраняется в своей изначальной, природной сущности, обратимся к попыткам ее определения в устах философов, ставших рупором своего времени, тем, чей рефлексивный опыт оставил значительный след в истории человеческой мысли или истории страха если оставаться в предмете

- Представители позднего стоицизма пишут об иррациональной природе страха, тем самым закладывая подход к изучаемому феномену. Именно иррациональность ужаса становится впоследствии вектором, определяющим экзистенциональный парадокс феномена. Иррациональность страха и сегодня остается принципом, на котором строится терроризм. Невозможность понять причины актов терроризма становится аналогом пандемии, от которой не найдено средства ей противостоять, этот подход и сегодня, как увидим в последующем анализе, сохраняет свою актуальность

- Эпикур, представитель позднего стоицизма, пишет в своих знаменитых Письмах к Луцилию, что главная причина надежды и страха - наше неуменье приноравливаться к настоящему и привычка засылать наши помыслы далеко вперед. Так предвиденье, величайшее из данных человеку благ, оборачивается во зло. V,98. Поражающая волю человека сила страха кроется в его ожидании, по изречению великого Сенеки истоки страха следует искать в способности человека к мышлению, божественном даре предвиденья. И далее, в тех же Письмах к Луцилию, стоический философ различает природу страха рационального, поддающегося мере рассудочного восприятия и иррационального, не имеющего в своей основе ничего иного, кроме панического его предверия не знаю как, но только вымышленное тревожит сильнее. Действительное имеет свою меру, а о том, что доходит неведомо откуда, пугливая душа вольна строить догадки. Нет ничего гибельней и непоправимей панического страха всякий иной страх безрассуден, а этот - безумен XIII,99. И, как крайняя форма проявления страха - страх смерти мы боимся не смерти, а мыслей о смерти - ведь от самой смерти мы всегда в двух шагах. Значит, если смерть страшна, то нужно всегда быть в страхе разве мы хоть когда-нибудь избавлены от нееХХХ,1710

- По Г.В.Ф. Гегелю стоицизм - это свобода самосознания, когда она выступила в истории духа как осознающее себя явление11 в этом контексте можно сказать, что стоики позволили страх иррационального возвести в ранг феномена. Еще одно важное в этой связи замечание. Гегель указал на логический парадокс стоицизма, он пишет что стоики попали в затруднительное положение12 когда перед ними возник вопрос критерия истины вообще, т.е о содержании самой мысли. Проводя параллель с современностью, констатируем, что проблемазатруднительного положения имеем место быть и для современных философов. История философской мысли раскрывает в своем историческом бытии разные способы трактовки парадокса страха иррационального, которое во многом определяет природу терроризма. Достаточно упомянуть о постановке вопроса о природе страха в учении Декарта и, как ответ на этот вопрос - способы его преодоления. Связь физиологического природного основания страхов с психическим переживанием страха, способом реагирования на него, согласно учения служат основаниями для нравственного выбора. В частности, он пишет, что воздействие, оказываемое на железу присутствием устрашающего предмета, у одних людей вызывает страх, а у других может вызвать мужество и смелость13. Томас Гоббс расширяет познание природы страха через социальные индикаторы социальную его природу и способы компенсации страха

- Бенедикт Спиноза идет еще дальше в изучении природы страха как феномена толпы. Страх формирует основу монархии, республика - форма правления исключающая страх как форму массового подавления людей. Более того, именно страх заставляет людей объединяться в сообщества с целью преодоления животного ужаса из опасности самоистребления

- Признавая социальную природу страха, как и Б. Спиноза, в качестве модуса человеческого бытия, экзистенциалисты С. Кьеркегор, Э.Гуссерль, Л. Шестов, М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр, А. Камю видят несколько отличный от Спинозы способ его преодоления, а именно, отказ от любого социального, самоубийство в качестве отказа от мира абсурдной экзистенции

- Когда термин впервые вошел в общественный западный дискурс, терроризм означал царство террора, навязанного якобинцами во Франции в период с 1793 до 1794 года. Их целью было переустройство как общества, так и человеческой природы, а смерть - стандартной формой наказания. Казни предназначались для вселения ужаса в сердца тех, кому не хватало гражданской добродетели якобинцы верили, что это было единственным способом достижения консолидация нового режима, что, в итоге, обеспечивало обоснование господства террора и его моральное оправдание. Робеспьер говорил, что ужас был всего лишь эманацией страха, без которой добродетель оставалась бессильной. Но и сам субъект терроризма обусловлен страхом, в том смысле, что соответствует латинскому выражению кто внушает страх, тот еще больше боится

- Страх порождает агрессию от лат. aggressio - нападение. По определению А.Н. Тетиора, типичное определение агрессии в качестве формы мотивированного деструктивного поведения, противоречащего нормам сосуществования людей, наносящего вред объектам нападения, приносящего физический, моральный ущерб людям или вызывающего у них психологический дискомфорт, далеко от реальности. В действительности агрессия, пишет автор - это эстетическое свойство живой природы, объективное свойство живых организмов в природе, возникшее в результате отбора и эволюции15

- Агрессивность как атрибут биологической сущности человека и качества имманентно присущего всему человеческому роду - это инстинкт, сформированный в результате длительного внутривидового отбора. Как наглядно показал в своей работе Агрессия или так называемое зло Конрад Лоуренс Konrad Zacharias Lorenz, человек в процессе социализации оградил себя в значительной степени от внешних опасностей, в результате которого опасности потеряли значение факторов отбора, а сам внутривидовой отбор трансформировался в форму агрессивного, воинственного поведения по отношению к соседям - соперникам, появления особых групп воинов и совершенствования оружия уничтожения16. Агрессия таким образом стала инструментальной, с ее помощью осуществляется доминирование воли одного за счет подавления воли других членов общества в целях расширения территории власти и удовлетворения интересов как материальных, так и духовных

- Будучи социально опосредованной, агрессия осуществляется в форме насилия. Применение силы с целью реализовать свой интерес корнями уходит в непосредственные формы биогеоценоза, как способа выживания в естественной среде. Насилие в социальном контексте приобретает более совершенные формы и технологии. Я.И. Гилинский в фундаментальной монографии, посвященной исследованию социального насилия, пишет Социальное насилие носит системный характер, оно пронизывает все сферы жизнедеятельности общества, включая культурное насилие J. Galtung, воспитательное насилие W. Benjamin, N. Luhmann, К. Schorr, насилие экономики N. Luhmann, структурное насилие безличное, когда убивают не конкретные субъекты, а весь социальный строй, J. Galtung, криминальное насилие. Да и само право поражено насилием W. Benjamin. В конечном счете, насилие встроено в систему D. Becker. О системном насилии пишет и С. Жижек S. Žižek.17 Как видно даже из краткого обзора, именно многоаспектность насилия порождает в наше время тотальность его крайнего проявления - терроризма. Как пишет социолог Л.В. Картрич, которая дала оценку социолингвистической интерпретации термина, из 42 дефиниций терроризма, данных в период после 2000 года, 37 из них или 88 раскрывают содержание терроризма через видовой его признак насилие

- Агрессивное поведение как насильственное подавление чужой воли с целью получения большей свободы субъектом агрессии даже независимо от его целей и формирует морально-нравственную его компоненту. С этической стороны терроризм выступает как зло, начало - противоположное принципу общественного блага, но ограничиваться насилием он может только в определенной системе координат

- Социальное насилие выступает как система принуждения, как форма устранения не вписывающихся в систему права элементов общества, если рассматривать его через нормы общественного договора. В данном контексте достаточно точно дает характеристику насилию А.А.Гусейнов, он пишет понятие насилия несет выраженную негативную оценочную нагрузку, которую, впрочем, это слово имеет уже в естественном языке оно, кроме того, употребляется в очень широком значении, включающем все формы физического, психологического, экономического подавления и соответствующих им душевных качеств, как ложь, ненависть, лицемерие и т.д. Насилие, по сути дела, прямо отождествляется во всех его многообразных проявлениях со злом вообще19

- Такой подход, по мнению автора, соответствует абсолютистскому пониманию сущности насилия, соответственно снимается необходимость оправдания насилия, а равно и признания его диалектической природы

- Второй подход, по определению А.А.Гусейнова - прагматический, состоит в ценностно-нейтральной оценке явления. Насилие понимается как нанесение ущерба экономического или физического. Такая интерпретация позволяет ставить вопрос об оправданности насилия, возможности его использования в определенных ситуациях, но при этом отсутствует критерий для его решения20

- Позиция А.А.Гусейнова достаточно точно отвечает на вопрос определения границ предмета исследования и позволяет понять, почему так выражено проявляет себя проблема невозможности прийти к единой дефиниции терроризма. Дисперсность исследуемого нами феномена подтверждает универсальную природу понятия, помогает в определенной степени раскрыть тонкие грани этого неуловимого понятия, в их анализе сквозь призму разных форм гуманитарного знания и социальных практик, в рамках которых изучается феноменология насилия, являющаяся нам в реальности в качестве многочисленных и не сводимых к единому основанию способов осуществления терроризма бесконечный поиск квалификаций и типологий форм насилия, что, по сути, выступает специальным предметом в сфере предметного научного знания, в конкретных областях социогуманитарной практики в психологии, социологии, юриспруденции, экономике. Исследование сущности явления в философском контексте дает шанс раскрыть универсальную составляющую феномена насилия, дистанцировать его от частных форм проявления феномена, таких как агрессия, конфронтация, репрессии, вооруженный конфликт. Насилие, таким образом, рассматривается нами как нарушение границ свободной воли объекта воздействия. Оно выступает как подавление уничтожение акта свободной воли в интересах субъекта насилия

- Физическая боль от агрессии и силы противника не всегда сопоставима с нравственной составляющей, тем более с нарушением прав на свободу волеизъявления, принадлежности к религии, вопросам этнической самоиндентификации. В этом кроется существенное различие в подходе к оценке явления с этических позиций. Криминалист может квалифицировать насилие в зависимости от тяжести преступления, однако моральный ущерб сложно поддается внешней оценке. Можно подсчитать количество раненых, погибших, лишившихся жилья или имущества. Но до настоящего времени нет инструмента для определения размера ущерба остальных членов общества, не ставших непосредственными жертвами теракта, но осведомленных о нем. Нарушение границ сакрального пространства этнической самобытности, религии, идеологии - служит источником напряженности, как следствие - вооруженных конфликтов, масштабирования жертв вследствие новых терактов и иных последствий эскалации напряжения, которые виртуозно используются заинтересованными акторами для новых форм воспроизводства насилия в обществе

- Трудности, связанные с определением насилия, получают разрешение, если поместить понятие в пространство свободной воли и рассматривать его как одну из разновидностей властно-волевых отношений между людьми. Кант в Критике способности суждения 28 О природе как могуществе определял могущество силу как способность преодолеть большие препятствия. Та же сила называется властью Gewalt, если она может преодолеть сопротивление того, что само обладает могуществом21. Иначе власть в человеческих взаимоотношениях можно было бы определить как принятие решения за другого, умножение, усиление одной воли за счет другой. Насилие есть один из способов, обеспечивающих господство, власть человека над человеком. Насилие, убийства, репрессии массового характера, порождающие фобии людей по своей сущности разные видовые категории термина преступление, в правовой терминологии - общественно опасное деяние. Определенность и сущность этих понятий трактуется в нормах общественного договора, и оформляется доктринально в системе права. Устоявшееся определение преступление не вызывает разночтений ни на мировом уровне, ни в системе права отдельных государств. Совершенно иное положение с дефиницией терроризма. В разные исторические эпохи этот термин применялся для определения совершенно различных насильственных действий. Так, после Великой французской революции время появления термина терроризм этим понятием обозначались самые разные явления -насилие и репрессии, осуществляемые в ходе войны, политические покушения и убийства, массовые казни. Понятие терроризма в этот период выделялось лишь в качестве специфического действия - терроризм как осуществление террора

- Начиная с 70-х годов XIX века, после серии политических покушений и убийств видных государственных деятелей Европы, понятие терроризм вычленяется в качестве характеристики определенного вида политической борьбы. Им обозначают практикующие политические убийства оппозиционные организации и их тактику, в то время как термин террор закрепляется за репрессивными действиями государства. Очевидна ограниченность узкого толкования терроризма, в пределах политизированного контекста, и неправомерность отождествления терроризма с насилием вообще

- Дифференциация терроризма от других насильственных действий позволяет разграничить понятие терроризма от уголовных преступлений, войн, гражданских войн и партизанской борьбы. Терроризм, понятый как социокультурный феномен, отражает и прошлый, и актуальный исторический опыт, а также проявляет и констатирует наличие социальных, экономических, межгрупповых и международных противоречий и кризисных ситуаций, которые в свою очередь создают базу для терроризма и воспроизводят соответствующие архетипы в общественном сознании. Терроризм как мотивированное насилие существует и будет существовать до тех пор, пока направление развития цивилизации не будет осознанно скорректировано определенными рамками. В рамках философской мысли Н.А. Грякалов отмечает четыре возможные стратегии в осмыслении предельного говорения о терроризме ... как состояния мира натуралистический дискурс, как события воли критический дискурс, как понятияспекулятивный дискурс и как формации генеалогический дискурс22. На уровне дискурсивной практики это правомерно, ссылаясь на позицию автора, что говорить и мыслить терроризм - разные вещи. Однако дискретность мира не всегда дает возможность выявить и закрепить в качестве основ для осознания логические конструкты. Относительным доказательством этому может послужить как раз неуловимость такого явного, на первый взгляд, феномена, как терроризм. Он не поддается строгой дефиниции и постоянно растворяется в попытках исследователей определить его суть через социальные практики. Тогда возникает второй вопрос, если мысль не может его закрепить в однозначной дефиниции, то по каким критериям терроризм определяется в качестве некоего абсолютного зла Как и любая другая разновидность преступности является имманентно присущей обществу, так и терроризм - неотъемлемая его часть. Поскольку его основные детерминанты страх, агрессия, насилие имеют бисоциальную природу, являются в своей основе не чуждыми человечеству, имманентно ему присущи, то следует исследовать его в качестве современной эпистемы, определяющей способ бытия современного общества, условия его возможности в сознании и культуре

- Благодаря современным коммуникационным технологиям и высокому уровню интенсивности информационного воздействия на психику человека массовые фобии стали удобным плацдармом для террористической идеологии, своеобразными теплицами для культивирования манипулятивных практик, и разного рода массовых страхов. Современная пандемия Ковид-19 яркий пример для того, чтобы наблюдать политические и идеологические способы манипулирования людьми с использованием мнимых и реальных угроз, построенных на биологически-экзистенциальном аспекте страха - страхе смерти. Стоит добавить и то, что страх стал своего рода товаром и приносит значительный доход тем, кто обладает правом либо возможностью манипулировать на реальных или искусственно сформированных фобиях, получая при этом значительные дивиденды. Можно уверенно сказать, что страх, его крайняя степень проявления - ужас, и являющаяся предметом настоящего исследования терророфобия - является одной из граней метода и способа существования терроризма

- Страхи смерти - биологический и экзистенциальный, внушаемые нам актами терроризма, о которых мы, как правило, узнаем из средств массовой информации, являются индикаторами био-социальной природы терроризма. Цель терроризма заключается в провоцировании в обществе такого уровня страха, который, с одной стороны иррационален по своей природе, исходит из глубин бессознательного человеческой психики. С другой стороны, весьма конкретен, имеет свое лицо, название, действующих лиц, а иногда и географические координаты. Именно поэтому, определяя сущность терроризма важно раскрывать тотальность экзистенционального страха, в котором пребывают не только жертвы терроризма, но и тот, кто производит этот страх, сам субъект террора, а так же, говоря юридическим языком неопределенно широкий круг лиц. Страх пронизывает все уровни организации социума - биологический животный страх, психологический фобии, массовые психозы, социальный экзистенциональный страх и, одновременно, является как почвой для подпитки терроризма, так и его следствием. Экзистенциализм определяет страх смерти в качестве главного модуса человеческого бытия, выражением которого стала проблема самосохранения каждой конкретной личности

- Современный терроризм приобретает совершенно новую конфигурацию, в силу его глобальности гибель пассажиров Boeing 747 Air India, 329 погибших в 1985 году, Нью-Йорк 11 сентября 2001, около 3 тысяч жертв, трагедия в Беслане, 2004 г., 335 погибших тотальности масштабности - физических, психических, психологических, финансовых, экономических, информационных, антропологических последствий ресурсности обеспечение виртуальными, информационными, техническими возможностями. Терроризм XXI века становится анонимным, он теряет субъектность. Ж. Бодрийар пишет, что современный терроризм, начало которому положили захваты заложников уже не имеет ни цели если все же допустить, что он ориентирован какими-то целями, то они либо совсем незначительны, либо недостижимы, во всяком случае, он является самым неэффективным средством их достижения, ни конкретного врага23. Как факт цели теракта 11 сентября 2001 года до настоящего времени остались не выясненными

- Исходя из социолингвистического анализа понятия терроризма за период с 1930 года до настоящего времени Л.В. Картрич пишет, что концепции террора и терроризма часто путают и употребляют неправильно, а отношение этих концепций к другим формам политического насилия и к преступности часто двусмысленно24. Впрочем, исходя из конструкта термина достаточно лаконично можно дистанцировать содержание, определив, что террор - это насильственные действия с целью устрашения, независимо от характера этих действий, а терроризм включает террор, который составляет базовый элемент сложного термина, но достаточно далек от того, чтобы им исчерпываться

- Терроризм как феномен требует концептуального подхода к его изучению, то есть дистанцирование проблемной области, аргументации в познании явления и выявление истинной его природы, качественно отличающей понятие от любых иных концептов проявлений социального насилия. Исследование терроризма в качестве социального феномена XXI века не только важно в силу оснований, на которых кратко остановимся позже, но и по самому смыслу понятия, которое положено в основу настоящего исследования деструктивная его природа несет в себе серьезную угрозу, как существованию отдельного человека, так и для общества в целом, особенно в условиях глобализации социальных процессов. Тем не менее, несмотря на такую постановку вопроса в самом понятии кроется диалектическое противоречие, которое вопреки угрозе содержит в себе парадокс, позволяющий из угрозы сделать инструмент развития общества

- Раскрывая природу терроризма как деструктивного начала, вполне закономерным представляется и дальнейшая логика исследования феномена в качестве поиска меры его нейтрализации, свойственного природе терроризма как разрушительного фактора социальной действительности. В таком ракурсе рассматривает проблему большинство исследователей феномена - Т.Ф. Фазылова, А.И. Калинин, А.Дж. Тойнби, М. Фуко. Если учитывать репрезентативность статистических данных проявления терроризма в разных сферах правовой, политической, социальной российского общества, то и вопрос чаще ставится не к природе феномена, а к последствиям его для реалий, способов устранения деструктивного социального проявления

- Анализ дискретных данных, как известно, менее всего способен раскрыть природу социального феномена. Будучи предметом исследования конкретной области, терроризм теряет собственную природу. Для изучения сущности явления в философском аспекте важно не покидать универсальной почвы понятия, исследовать его сущность, оставляя статистические показатели для оценки в рамках предметных областей конкретного социального знания

- Краткий экскурс к истокам терроризма показывает что присущие феномену атрибуты, такие как страх, агрессия, насилие как форма проявления агрессии - суть имманентно присущие человеческой сущности качества. В этом смысле терроризм имеет свои логические корни в глубокой древности и его нужно рассматривать в качестве неотъемлемой биосоциальной характеристики человечества, более того, подходить к вопросу исследования феномена с позиции его необходимости. И в этом смысле вполне закономерна постановка вопроса об этизации понятия, что абсолютно противоречит устоявшейся практике дефиниции терроризма как абсолютного зла. Следуя К. Лоуренсу, нельзя назвать злом биосоциальную специфику человека. Ни страх, ни агрессия, ни насилие в этом контексте не могут иметь какой-либо этической оценки, как любое природное начало, это лишь формы проявления способа жизни. На уровне феноменологии деструктивного насилия, которое в современной форме проявляется в качестве терроризма, оно становится многоликим, не укладывается в общепринятую дефиницию, и даже зачастую не имеет ни субъекта актора, ни цели, ни заранее определенной жертвы этого насилия. Следовательно, возникает проблема поиска новых методологических подходов к определению концепта терроризма

- Поэтому выявление детерминант терроризма, сущности явления, раскрытие понятия через категории социальной философии, способны дать несколько отличное, и соответствующее философской природе явления, понимание его сущности. Исходя из широко известного постулата, что агрессия - это воля к жизни, разовьем его до утверждения, что терроризм - это рациональная форма агрессивного поведения

- Анализируя первопричины в формировании концептов терроризма, мы исходили из тезиса, что страх порождает агрессию, а агрессия, в свою очередь, порождает страх. Исследование природы страха важно для раскрытия сущности и дефиниции понятия терроризма, поскольку именно он определяет этимологию понятия и выступает сущностной характеристикой. Однако нас интересует не столько само содержание понятия страха, сколько то, как и каким образом он участвует в феноменологии терроризма, следовательно страх, как предмет социально-философского анализа, как некоторая сущность, наделенная собственной онтологией и способом осуществления на определенном этапе социально-культурной реальности. Агрессия и страх - две формы психического реагирования человека на окружающий мир, которые неразрывно связаны с его человека субстанциональной сущностью, они суть его биологического естества. Страх чаще всего рассматривается с позиции рационализма в качестве одного из аффектов, эмоций, страстей, имеющих отношение к душевному психологии. Чем более страх выступает в своей аутентичной форме - как психическая эмоция, тем менее он раскрывает природу терроризма в современном его варианте, оставаясь при этом его первопричиной. Страх, участвующий в феноменологии терроризма теряет в его контексте свою собственную, психоэмоциональную природу, он становится филигранным орудием для установления в сознании человека общества определенных якорей, которые работают на уровне нейролингвистического программирования, как на условный щелчок пальцами. Животный страх, как уже об этом говорили, не может по определению поддаваться этизации - это не добро и не зло, это биологическаяфизиологическая данность. Более того, он может выступать в разной модальности. Со знаком плюс, если рассматривать его в качестве регулятора поведения человека при угрозе факту его существования. В этом случае страх может придать определенную силу импульсу для избегания угрозы жизни, либо, если страх парализует и человек находится в стадии оцепенения, то страх выступает биологическим регулятором вида, ибо, выживает сильнейший, способный противостоять внешней угрозе. Страх, по определению Бенедикта Спинозы - есть непостоянное неудовольствие, возникшее из образа сомнительной вещи25. Переживание страха, как об этом пишет Рене Декарт, порождает настроение удивления, которое служит импульсом к познавательной активности индивида26. Страх при этом выступает специфической способностью, направленной на преодоление сопротивления познаваемого27

- В систематической философии Гегеля сущее открывается посредством введения понятия развитие, характеризующего деятельность Абсолюта и являющегося как развивающееся нечто, самодвижение которого представляет собой объективное основание страха поэтому страх есть имманентное свойство любого, нечто, выступающее как аспект его развития. Взятое вне Абсолютного, самосознание лишено определенности и означает несвободу. Такое самосознание Гегель характеризовал как самосознание раба по отношению к господину. Так, согласно Гегелю, возникает страх .чистая свобода самосознания превращается в абсолютную несвободу, или, другими словами, самосознание есть самосознание раба по отношению к господину. Страх перед господином есть основное определение этого отношения28. Это - страх перед Абсолютом, при котором конечность человека его смертность становится очевидной. Однако в самом этом страхе состоит начало мудрости и, следовательно, в своем диалектическом единстве страх становится благом, человек обретает через него собственное истинное бытие

- Несколько иное содержание онтология страха обретает в религиозной экзистенции. Страх Angst в интерпретации С. Кьеркегора это Ничто, и через ничто проявляется его сущность. Какое воздействие имеет Ничто Оно порождает Страх. Такова глубокая таинственность невинн

Список литературы

1. О противодействии терроризму Федеральный закон от 06.03.2006 N 35-ФЗ (ред. от 18.03.2020)/ Собрание законодательства РФ, 2006. N 11. Ст. 1146.

2. Айек Д. Страх. Концепции фрейдистского психоаналитического направления // Энциклопедия глубинной психологии. Т. 1. Зигмунд Фрейд: жизнь, работа, наследие. М.: ЗАО МГ Менеджмент, 1998. 800 с.

3. Антропология насилия Ю. М.Ботяков, В. В. Бочаров, Н. М.Гиренко и др. - СПб.: Наука, 2001. - 532 с.

4. Арендт, Х. Истоки тоталитаризма [Текст]/ Х. Арендт М.: ЦентрКом, 1996. Истоки тоталитаризма / Пер. с англ. И. В. Борисовой, Ю. А. Кимелева, А Д. Ковалева, Ю. Б. Мишкенене, Л. А. Седова Послесл. Ю. Н. Давыдова. Под ред. М. С. Ковалевой, Д. М. Носова. - М.: ЦентрКом, 1996. - 672 с.

5. Богачев, М.И. Понятие власти в политической философии К. Шмитта и М. Фуко: сравнительный анализ/ М.И. Богачев// Вестник Пермского университета. Политология. - 2014. - №2 - С.5-20

6. Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального / Пер. с фр. Н.В. Суслова. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2000. 96 с.

7. Бодрийяр, Ж. Дух терроризма. Войны в заливе не было / Ж. Бодрийяр ; пер.с фр. А. Качалова. - М.: РИПОЛ классик, 2016. - 224 с.

8. Бодрийяр Ж. Фатальные стратегии. М.: РИПОЛ классик, 2017. - 288 с.

9. Борисов, С.Н. Практики насилия в культуре: философско-антропологическая рефлексия / С.Н. Борисов: автореф.дисс. д-р философских наук: 09.00.13 - Философская антропология, философия культуры. - Белгород, 2013- 47 с.

10. Бочаров В.В. Антропология насилия / Отв. ред. В.В.Бочаров, В.А.Тишков; РАН.ИЭА им. Н.Н.Миклухо-Маклая, МАЭ им. Петра Великого (Кунсткамера), СПбГУ.- СПб.: Наука, 2001.- 532 с.-ISBN: 5-02-028471-8.

11. Васильева, Н.А. Феномен страха: онтологический статус и пути преодоления страха // Мир науки, культуры, образования, 2014. - № 5 (48) - С. 228-231.

12. Витюк В.В., Эфиров С.А. "Левый" терроризм на Западе: история и современность. -М.: Наука, 1987. -315 с.

13. Витюк, В.В. Социальная сущность и идейно-политические концепции современного "левого" терроризма/ Витюк, Виктор Владимирович: диссертация ... доктора философских наук : 09.00.03. - Москва, 1986. -419 с.

14. Гегель, Г.В.Ф. Система наук, Ч.1.:Феноменология духа. Репринтное воспроизведение издания 1959 г., вступит. статья К.А.Сергеева, Я.А. Слинина - Санк-Петербург:"Наука", 1992. - 442 с.

15. Гегель, Георг Вильгельм Фридрих. Философия религии: [в 2 т.] / Георг Вильгельм Фридрих ; [общ. ред. и вступит. статья А. В. Гулыги ; пер. с нем. М. И. Левиной]. - Москва : Мысль, 1975-1977

17. Гилинский, Я.И. Социальное насилие: Монография / Я.И. Гилинский. - ООО Издательский Дом "Алеф-Пресс", 2013. СПб. - 185 с.

18. Гирц К. Интерпретация культур. М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2004. - 560 с.

19. Гирц К. Интерпретация культур. М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2004. - С. 250

20. Грякалов, Н.А. Фигуры террора/ Н.А. Грякалов. - Санкт-Петербург: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2007. -С.4

21. Гусейнов, А. А. Понятия насилия и ненасилия вопросы философии/ А. А. Гусейнов // Вопросы философии. - 1994. - № 6. - С. 35-41.

22. Гусейнов, А.А. Моральная демагогия как форма апологии насилия/ А.А. Гусейнов. // Вопросы философии. - 1995. - № 5. - С. 5-12.

23. Гусейнов,А.А. Возможно ли моральное обоснование насилия? / А.А. Гусейнов // Вопросы философии. - 2004. - № 3. - С. 19-27.

24. Дашкова С.В., Карчагин Е.В. Идея справедливости в терроризме. // Исторические, философские, политические июридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. № 8 (34): в 2-х ч. Ч. Ι. С. 70 - 74

25. Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь - М.: Русский язык, 1976. -1096 с.

26. Декарт, Р. Сочинения: в 2 т. / Рене Декарт ; [сост., ред. В. В. Соколова ; пер. с лат. и франц. С. Я Шейнман-Топштейн и др.]. -Москва : Мысль, 1989-1994.

27. Делез, Ж. Переговоры. Перевод с французского В. Ю. Быстрова

Санкт-Петербург: Наука, 2004. -235 с.

28. Емельянова,Ю.П. Насилие как социальный фактор: его генезис и эволюция: автореф.дисс.канд.филос.наук / Ю.П.Емельянова. - Саратов, 1992. - 30 с.

29. Жижек, С. О насилии /С. Жижек М.: Издательство "Европа". - 2010. 184 с.

30. Камю А. Бунтующий человек. Философия. Политика. Искусство.: Пер.с фр. - М.:Политиздат,1990 - 415 с.

31. Кант И. К. Критика способности суждения. Пер. с нем. М.: Искусство, 1994.

32. Кант, Иммануил . Сочинения : в 6 т. : [пер. с нем.] / Иммануил Кант ; [под общ. ред. В. Ф. Асмуса, А. В. Гулыги, Т. И. Ойзермана]. - Москва : Мысль, 1963-1966.

33. Картрич Л.В. Проблема определения терроризма: социолингвистический анализ/ Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Серия Социальные науки, 2009, № 1 (13), с. 18-24.

34. Касумов Т.К. Гасанова Л.К. Страхи в жизни и жизнь в страхе /Вопросы философии, 204, №1. С. 34-45

35. Кузина С.И. Правовая составляющая политического насилия государства / Порядок общества и права человека: конституционный и политико-правовой дискурс. Материалы межвузовской научно-теоретической конференции. Ростов н/Д, 17 декабря 2009г. - Ростов н/Д: Изд-во ЮФУ, 2009.

36. Кузина, С. И. Политическое насилие: природа, манифистирование и динамика в глобализирующемся мире: автореф.дисс. д-р политических наук: / С.И. Кузина //23.00.02 политические институты, процессы и технологии (политические науки). - Ростов -на Дону - 2010- 53 с.

37. Кузина, С.И. Институционализация политического насилия/ С.И. Кузина // Философия права. - 2009. - № 3 С.48-51.

38. Кьеркегор, Серен. Страх и трепет : [этические трактаты] / Сiерен Кьеркегор ; [пер. с дат., коммент. Н. В. Исаевой, С. А. Исаева ; общ. ред., сост. и предисл. С. А. Исаева]. - Москва : Республика, 1993. - 382 с.

39. Ледяев, В.Г. Власть: концептуальный анализ /В.Г. Ледяев// М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2001. -384 с.

40. Лоренц, К.З. Агрессия : (Так называемое "зло") / Конрад Лоренц; Пер. с нем. Г. Ф. Швейника. - М. : Прогресс : Изд. фирма "Универс", Б. г. (1994). - 269 с.

41. Маркузе Г. Эрос и цивилизация. Одномерный человек. - Изд:АСТ, 2009. - 528 с.

42. Метелев С.Е. Современный терроризм и методы антитеррористической деятельности: Монография - Омск: 2008 - 332 с.

43. Мысин, Н. Насилие как социальная технология: от организации к хаосу / Н. Мысин // Насилие в современном мире. - СПб. : СПФ ИС РАН, 1997. - С. 8-9.

44. Ольшанский Д.В. Психология терроризма. - СПб.: Питер, 2002

45. Поляков, Е. М. Насилие как социальный институт: возникновение и эффективность в архаичных и современных обществах / Е. М. Поляков // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: Философия. Социология. Право. - 2014. - № 28 (180). - С. 176-184.

46. Розов, Н. С. Идеи и интеллектуалы в потоке истории: макросоциология философии, науки и образования/ Н. С. Розов. - Новосибирск: Манускрипт, 2016. - 344 с.

47. Сенека, Л.А. Нравственные письма к Луцилию: [перевод] / Луций Анней Сенека ; изд. подгот. С. А. Ошеров ; [Российская АН]. - Репринт. воспроизведение текста изд. 1977 г. - Москва : Науч.-изд. центр "Ладомир": Наука, 1993. - 383 с.

48. Соснин В. А., Нестик Т. А.Современный терроризм: Социально-психологический анализ/ В. А Соснин, Т. А Нестик.. - М.: Изд-во "Институт психологии РАН", 2008 -240 с.

49. Спиноза, Бенедикт Трактаты : [Пер. с латин.] / Бенедикт Спиноза; [Послесл. Е. И. Темнова, с. 403-440]. - Москва : Мысль, 1998. -446 с.

50. Степанова Е. А. Терроризм: проблемы определения и функционально-идеологическая типология. // Мировая экономика и международные отношения, 2010. - № 7. - С. 23-32

51. Тевлюкова, О.Ю Насилие как феномен социальной организации: опыт теоретико-методологического анализа : автореферат дис. ... кандидата социологических наук : 22.00.01 / Оксана Юрьевна Тевлюкова. Новосиб. гос. архитектур.-строит. ун-т. - Новосибирск, 2005. - 21 с.

52. Тевлюкова, О.Ю. Категория насилия в социологии: опыт теоретико-методологического анализа/ О.Ю.Тевлюкова.// Наука и мир, Волгоград: Изд-во "Научное обозрение". - 2015. - № 7(23). - С.181-183.

53. Террор, терроризм и преступления террористического характера (криминологическое и уголовно-правовое исследование) / Дикаев С.У. - С.-Пб.: Юрид. центр Пресс, 2006. - 464 с.

54. Тетиор А.Н. Новая концепция философского осмысления мира и эволюции живой природы: монография. - М.: Издательский дом Академии Естествознания, 2016. - 236 с.

55. Тойнби, А. Дж.Вызовы и ответы. Как гибнут цивилизации / А. Дж Тойнби, С.Ф.Хантингтон. - М.: Алгоритм, 2016 - 288 с.

56. Фазылова Т. Ф. Социально-философский анализ теории и практики терроризма: диссертация ... кандидата философских наук : 09.00.11 / Фазылова Татьяна Федоровна; Место защиты: Сиб. аэрокосм. акад. им. акад. М.Ф. Решетнева. - Красноярск, 2011. - 143 с.

57. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., Acad, 1994. 408 с.

58. Фуко М.Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. Пер. с фр., сост., комм. и послесл. С.Табачниковой. - М.: Касталь, 1996. - 448 с.

59. Фуко М.История безумия в классическую эпоху/ Пер. с фр. И.К.Стаф.- М.: АСТ МОСКВА, 2010.- 698 с.

60. Фуко М.Рождение биополитики. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1978-1979 уч. году / Пер. с фр. А.В.Дьяков. - СПб.: Наука, 2010.- 448 с. и др.

61. Фуко, М. Археология знания/ Мишель Фуко// Пер с фр.Общ.ред.Бр.Левченко. - К.: Ника-Центр,1996. - 208 с.

62. Фуко, М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. / пер. с франц. Владимира Наумова Мишель Фуко.// М.: Аd Marginem, 1999. - 480 с.

63. Хайдеггер, М. Время и бытие. - М., 1992.

64. Шопенгауэр, А. Свобода воли и нравственность. - М., 1992. С. 91

65. Ясперс, Карл. Смысл и назначение истории: [Сборник : Пер. с нем.] / Карл Ясперс; [Вступ. ст. П. П. Гайденко, с. 5-26; Коммент. В. Н. Катасонова]. - 2-е изд. - М. : Республика, 1994. - 527 с.

66. Laqueur, Walter. The Terrorism reader: А historical anthology /Eds. Walter Laqueur, Yonah Alexander. NY: New American Library, 1987. - 405 р.

67. Nacos В. Mass mediated terrorism: the central role оf media in terrorism and counter terrorism. UК:Rowman & Littlefield, 2002. 219 р.